кровавый бишонен
121
wincest
По заявке Мэвис Сэм/Дин, Сэм топ, таймлайн примерно 5.01 - 5.02
Отдельное спасибо CottonFluff. Она знает, за что))
Before you run into the trees
Это происходит в полдень, когда вентилятору над его кроватью надоедает вертеться, холодильник на мотельной кухоньке перестает гудеть, и даже парочка пьяных молодоженов за соседней стенкой прекращает свои изнуряющие разборки.
Сэму надоедают попытки достучаться до Дина. И не столь уж важно, что роль его брата на сей раз выполняет перекошенный стул с изъеденной молью обивкой. Сэму надоедает общаться с гарнитурой, потому что это не то. Плевать, что прикроватная тумбочка будет так же молчалива, если назвать ее по имени: "Эй, Дин". Проблема несоответствия состоит в том, что этот номер, повидавший еще помолвку подражателей Элвиса и Присциллы, эта мебель, изъеденная пылью, южным солнцем и собакой какого-то очередного постояльца, даже этот вентилятор, загвазданный мухами, выглядят куда бодрее, чем его выживший, посеревший, несгибаемый старший брат.
Эти их изматывающие встречи по двенадцать раундов с перерывом на сон, душ и "эй, Сэм, что тебе взять в забегаловке?" кажутся обоим странными и бесполезными, но в этих поединках все еще остается узнавание, предсказуемость и надежность, которая укрепляет тот цемент, что держит сейчас Сэма сидящим на кровати. Вы пробовали продержаться 18 часов подряд против собственного брата?
Сэм прислушивается к плеску воды в коробочке ванной. Дин отфыркивается перед зеркалом, проводит мокрой ладонью по запыленному, красному от жары и дороги затылку, и Сэм надавливает пятками на пол, проседая на матрасе.
Он ждет. Первый выпад всегда за Дином, но Сэм должен проставиться предлогом. Таковы уж правила и Сэм ждет. Ждет сухих шагов брата по хандрящим, поскрипывающим половицам, ждет броска полотенца на соседнюю кровать, взвизгивания молнии на сумке, щелчка доисторического телевизора, чего угодно, что можно было бы трактовать для себя как реакцию Дина на его присутствие в комнате.
Дин поворачивается к нему спиной, спиной к Сэму, а не лицом к окну, и это важно, потому что это сигнал. И Сэм начинает.
- Бобби не звонил тебе, как там его анализы?
Дин с шарканьем пропихивает сумку обратно под кровать.
- Нет, не звонил.
Сэм кивает. В грязной продолговатой темной бутылке, призванной, должно быть, служить элементом местного декора, его отражение искажается в узкую полосу с длинным носом и приподнятыми вверх бровями.
Дин обнюхивает свои рубашки, видимо решая, какие отнести сейчас в прачечную.
Сэм поджимает губы и снова кивает, соглашаясь с чем-то своим.
- Давай я позвоню ему.
- Позвони.
Дин распрямляется над кроватью, Сэм видит, как разглаживается у него спина под изношенной синей футболкой.
- Передавай привет от меня.
- Я передам, - Сэм отвечает поспешно и тихо и чувствует, как Дин морщится.
Вот оно.
Наверное, можно было бы с тем же успехом встать на табуретку и рассказать стишок.
Потому что все эти "передай мне кетчуп", "там за поворотом должен быть съезд на 65ое шоссе", "как себя чувствует Бобби?", "Я хочу проверить это, Дин", за всем этим стоит одно и единственное, несокрушимое и упрямое, текучее и тихое, пульсирующее, жгучее, непроходящее "прости меня".
И это лучше хука справа.
Дин прижимает к себе локтем рубашки, собираясь свернуть их и отнести в стирку. Сэм видит, какая прямая у него спина, какие затвердевшие плечи, как наклонилась голова.
Он проглатывает вздох, с тихим скрипом поднимаясь с кровати, подходит сзади к собирающемуся брату и кладет голову ему на плечо.
- Я передам от тебя привет Бобби, - он не закрывает глаза, а немного отодвигается, смотрит Дину в самое ухо, разглядывает ушную раковину, короткую мочку. У Дина за ухом пыль, и волосы едко пахнут елочным мылом.
Солнце над ними беспощадное, оранжевое, похотливое - жадно вылизывает Дину лицо и руки, локти у него голые, нагретые, облепленные летним жаром, а кожа на локтях обтягивает кости: сухая, шелушащаяся. Сэм берет локти брата в ладони. И ладони у Сэма влажные.
Дин брезгливо отшвыривает грязные рубашки обратно на кровать.
- Прекрати.
И голос у него низкий, злой, а где-то на конце - надтреснутый: Сэм чувствует, как он рождается там, между лопаток.
Он слегка покачивает головой, будто в такт словам Дина.
- Нет. - Он притягивает его к себе плотнее, и чувствует, как у брата там внутри что-то тихо вибрирует, что-то между лопаток, там, где зарождается голос, зарождается что-то в серой присыпке пыли.
Может это и не метод, но Сэм не знает ничего другого и поэтому он выдыхает старшему в потемневшее от крови ухо, короткое бьющее "подожди".
И оно как яд, пробирается в Дина, как пробираются ладони Сэма ему под одежду, и Сэм слышит, как брат крошится там, внутри: как штукатурка в старом доме, если в нем попрыгать. Дин скрипит зубами, и в его взгляде на пейзаж за окном столько отвращения, сколько этот провинциальный пейзаж за все времена не получал.
"Ну же", - думает Сэм, задирая на Дине футболку, вылизывая солоноватую пыль у него за ухом. Они раскачиваются в том ритме, что задал Сэм и в этот раз все будет, нужно только проникнуть в брата этим последним и завершающим:
- Дин.
И все получается.
- Хорошо, Сэм. Хорошо.
Дин не чертыхается, просто обреченно стаскивает с себя пропотевшую футболку, наклоняется вперед, до самого окна, и руки у него в этот момент с проступившими темными венами резко выделяются на помертвевшем, липком пластике подоконника.
Сэм длинно, медленно проводит рукой по его спине, собирая влагу, оставляя грязный сероватый след от немытой с дороги руки, и Дин весь молодой и желтый под этим зенитным луизианским солнцем и он прогибается под ладонью Сэма, а доски прогибаются, скрипя под их ногами.
И Сэм целует его, сначала все тем же тоном и коротко в верхний выпирающий позвонок, а потом дольше и грубее, лижет и покусывает всю линию позвоночника, надавливает коленом на крестец и Дин выдыхает в пыльное стекло.
Они двое как мост над узкой рекой кровати и Сэм перемещает брата, подталкивает, заставляя встать коленями на матрас. Он не дает Дину повернуться, потому что это будет применением оружия и Дин не спорит, соглашается.
В этом согласии поровну духоты, усталости, безразличия и бессилия Дина оглянуться через плечо.
Они делают это тихо, как завтракают, обсуждают дорогу, и смотрят на хайвей за окном машины.
Дин оставляет мутные разводы на пыльном окне и Сэм смотрит за окно из-за его плеча, придерживая его бедра, он толкается в брата, проникает в него прорванной плотиной бесконечных «извини» и «мне так жаль», в надежде, что однажды стенки Дина не выдержат и тоже прорвутся.
Потому что эту дорогу им нужно прокладывать дальше.
wincest
По заявке Мэвис Сэм/Дин, Сэм топ, таймлайн примерно 5.01 - 5.02
Отдельное спасибо CottonFluff. Она знает, за что))
Before you run into the trees
Это происходит в полдень, когда вентилятору над его кроватью надоедает вертеться, холодильник на мотельной кухоньке перестает гудеть, и даже парочка пьяных молодоженов за соседней стенкой прекращает свои изнуряющие разборки.
Сэму надоедают попытки достучаться до Дина. И не столь уж важно, что роль его брата на сей раз выполняет перекошенный стул с изъеденной молью обивкой. Сэму надоедает общаться с гарнитурой, потому что это не то. Плевать, что прикроватная тумбочка будет так же молчалива, если назвать ее по имени: "Эй, Дин". Проблема несоответствия состоит в том, что этот номер, повидавший еще помолвку подражателей Элвиса и Присциллы, эта мебель, изъеденная пылью, южным солнцем и собакой какого-то очередного постояльца, даже этот вентилятор, загвазданный мухами, выглядят куда бодрее, чем его выживший, посеревший, несгибаемый старший брат.
Эти их изматывающие встречи по двенадцать раундов с перерывом на сон, душ и "эй, Сэм, что тебе взять в забегаловке?" кажутся обоим странными и бесполезными, но в этих поединках все еще остается узнавание, предсказуемость и надежность, которая укрепляет тот цемент, что держит сейчас Сэма сидящим на кровати. Вы пробовали продержаться 18 часов подряд против собственного брата?
Сэм прислушивается к плеску воды в коробочке ванной. Дин отфыркивается перед зеркалом, проводит мокрой ладонью по запыленному, красному от жары и дороги затылку, и Сэм надавливает пятками на пол, проседая на матрасе.
Он ждет. Первый выпад всегда за Дином, но Сэм должен проставиться предлогом. Таковы уж правила и Сэм ждет. Ждет сухих шагов брата по хандрящим, поскрипывающим половицам, ждет броска полотенца на соседнюю кровать, взвизгивания молнии на сумке, щелчка доисторического телевизора, чего угодно, что можно было бы трактовать для себя как реакцию Дина на его присутствие в комнате.
Дин поворачивается к нему спиной, спиной к Сэму, а не лицом к окну, и это важно, потому что это сигнал. И Сэм начинает.
- Бобби не звонил тебе, как там его анализы?
Дин с шарканьем пропихивает сумку обратно под кровать.
- Нет, не звонил.
Сэм кивает. В грязной продолговатой темной бутылке, призванной, должно быть, служить элементом местного декора, его отражение искажается в узкую полосу с длинным носом и приподнятыми вверх бровями.
Дин обнюхивает свои рубашки, видимо решая, какие отнести сейчас в прачечную.
Сэм поджимает губы и снова кивает, соглашаясь с чем-то своим.
- Давай я позвоню ему.
- Позвони.
Дин распрямляется над кроватью, Сэм видит, как разглаживается у него спина под изношенной синей футболкой.
- Передавай привет от меня.
- Я передам, - Сэм отвечает поспешно и тихо и чувствует, как Дин морщится.
Вот оно.
Наверное, можно было бы с тем же успехом встать на табуретку и рассказать стишок.
Потому что все эти "передай мне кетчуп", "там за поворотом должен быть съезд на 65ое шоссе", "как себя чувствует Бобби?", "Я хочу проверить это, Дин", за всем этим стоит одно и единственное, несокрушимое и упрямое, текучее и тихое, пульсирующее, жгучее, непроходящее "прости меня".
И это лучше хука справа.
Дин прижимает к себе локтем рубашки, собираясь свернуть их и отнести в стирку. Сэм видит, какая прямая у него спина, какие затвердевшие плечи, как наклонилась голова.
Он проглатывает вздох, с тихим скрипом поднимаясь с кровати, подходит сзади к собирающемуся брату и кладет голову ему на плечо.
- Я передам от тебя привет Бобби, - он не закрывает глаза, а немного отодвигается, смотрит Дину в самое ухо, разглядывает ушную раковину, короткую мочку. У Дина за ухом пыль, и волосы едко пахнут елочным мылом.
Солнце над ними беспощадное, оранжевое, похотливое - жадно вылизывает Дину лицо и руки, локти у него голые, нагретые, облепленные летним жаром, а кожа на локтях обтягивает кости: сухая, шелушащаяся. Сэм берет локти брата в ладони. И ладони у Сэма влажные.
Дин брезгливо отшвыривает грязные рубашки обратно на кровать.
- Прекрати.
И голос у него низкий, злой, а где-то на конце - надтреснутый: Сэм чувствует, как он рождается там, между лопаток.
Он слегка покачивает головой, будто в такт словам Дина.
- Нет. - Он притягивает его к себе плотнее, и чувствует, как у брата там внутри что-то тихо вибрирует, что-то между лопаток, там, где зарождается голос, зарождается что-то в серой присыпке пыли.
Может это и не метод, но Сэм не знает ничего другого и поэтому он выдыхает старшему в потемневшее от крови ухо, короткое бьющее "подожди".
И оно как яд, пробирается в Дина, как пробираются ладони Сэма ему под одежду, и Сэм слышит, как брат крошится там, внутри: как штукатурка в старом доме, если в нем попрыгать. Дин скрипит зубами, и в его взгляде на пейзаж за окном столько отвращения, сколько этот провинциальный пейзаж за все времена не получал.
"Ну же", - думает Сэм, задирая на Дине футболку, вылизывая солоноватую пыль у него за ухом. Они раскачиваются в том ритме, что задал Сэм и в этот раз все будет, нужно только проникнуть в брата этим последним и завершающим:
- Дин.
И все получается.
- Хорошо, Сэм. Хорошо.
Дин не чертыхается, просто обреченно стаскивает с себя пропотевшую футболку, наклоняется вперед, до самого окна, и руки у него в этот момент с проступившими темными венами резко выделяются на помертвевшем, липком пластике подоконника.
Сэм длинно, медленно проводит рукой по его спине, собирая влагу, оставляя грязный сероватый след от немытой с дороги руки, и Дин весь молодой и желтый под этим зенитным луизианским солнцем и он прогибается под ладонью Сэма, а доски прогибаются, скрипя под их ногами.
И Сэм целует его, сначала все тем же тоном и коротко в верхний выпирающий позвонок, а потом дольше и грубее, лижет и покусывает всю линию позвоночника, надавливает коленом на крестец и Дин выдыхает в пыльное стекло.
Они двое как мост над узкой рекой кровати и Сэм перемещает брата, подталкивает, заставляя встать коленями на матрас. Он не дает Дину повернуться, потому что это будет применением оружия и Дин не спорит, соглашается.
В этом согласии поровну духоты, усталости, безразличия и бессилия Дина оглянуться через плечо.
Они делают это тихо, как завтракают, обсуждают дорогу, и смотрят на хайвей за окном машины.
Дин оставляет мутные разводы на пыльном окне и Сэм смотрит за окно из-за его плеча, придерживая его бедра, он толкается в брата, проникает в него прорванной плотиной бесконечных «извини» и «мне так жаль», в надежде, что однажды стенки Дина не выдержат и тоже прорвутся.
Потому что эту дорогу им нужно прокладывать дальше.
@темы: Supernatural, 2010