кровавый бишонен
12
Название: Блокадное время.
Фандом: WK
Пейринг: К/Ш
Рейтинг: G
Шульдих усмехнулся и резко дёрнул на себя дверь - сейчас! Немилосердное кряхтение дверной ручки, и с чуть слышным стуком дверь распахнулась, с резкой быстротой глазам немца предстал всё тот же пейзаж – длинный пустой коридор, комната слева в которой никто не жил и ещё две двери у противоположной стены, та, что находилось как раз напротив его комнаты закрыта. Как всегда мёртвый полутёмный коридор. Тёмно-бежевая драпировка стен напоминала больничную палату. И тишина. Лаааадно. Шульдих обнял пальцами чуть шероховатое покрытие, лёгкое покрытие ручки, цвета светлого металла. Обнял с той стороны, которая выходила в коридор. Сама ручка тоже была из какого-то супер-лёгкого сплава, чёрт его знает, чего сейчас только не изобретают. Металл был тёплым от чьего-то недавнего прикосновения. Дооолгого прикосновения. И Шульдих даже знал - чьего именно. Немец усмехнулся и кинул взгляд на дверь напротив, но, конечно же, не двинулся с места. Его территория кончалась вот этим вот чуть заметно выступавшим порогом комнаты, и немец очень хорошо знал свои границы, так же как и границы игры, переходить которые было нельзя.
Хотя, конечно, если бы правила устанавливал он..... ну, не будем о грустном. Главное, в конце концов, ни как, а против кого. Шульдих хмыкнул, оставаясь на пороге комнаты, потянулся за сигаретами. Запрещённый приём, конечно, но надоедает же однообразие, честное слово. Прозрачный сероватый дым поплыл по коридору, постепенно растворяясь, смешиваясь с воздухом, ещё затяжка – да, вот, так, и запах сигареты легко преодолеет то расстояние, которое не подвластно преодолеть немцу. Дым, как самый надёжный союзник, по-кошачьи забирается в щель между полом и закрытой дверью напротив. Шульдих усмехается, делает ещё одну затяжку, прислушиваясь к приближающимся, приглушённым ковром, шагам за дверью. И ещё одна затяжка. Вот.
Дверь открывается.
У немца всё внутри трясется, то ли от сдерживаемого смеха, то ли от нетерпения, волнения даже. Может быть, это и есть тот самый пресловутый душевный трепет. Бред говорит, что видения порой накатывают за секунду до того, как событие должно произойти.
Было ли это видением то, что выхватили из темноты коридора его глаза... Неа, вряд ли, просто как зазубренная программа – фигура Кроуфорда в дверном проёме: хмурое лицо, глаза, не спрятанные за прозрачными очками, смотрят в упор, рубашка, выправленная из брюк, расстёгнута на две верхние пуговицы, галстука нет. Бред устал. Как и все люди после работы.
На смех времени уже не осталось, воздух покинул лёгкие вместе с сигаретным дымом. Бред появился на пороге своей комнаты.
- Шульдих.... мне кажется, мы договаривались: в этом доме ты куришь только у себя в комнате.
- Да... О! Прости! – немец притворно-быстро спохватывается и тушит сигарету о дверной косяк – Как сегодня на работе? Чего Такатори, не вызывает нас?
- Пока вы не нужны, - мужчина кидает короткий взгляд на окурок, нагло валяющийся за пределами порога комнаты немца, - Может быть на следующей неделе.... – хмурится, массирует лоб; видение чтоль накатило? или просто голова болит, у него вечно не разберёшь.
- А... ясно, а мы вот опять целый день без тебя куковали, Наги школу забил.... хотя, я тебе этого не говорил!
- Хм.... а Фарфарелло что?
- Весь день сидел в подвале, март, как никак, обострение за обострением....
- Надо будет завтра доложить в штаб.... Ладно, Шульдих, спокойной ночи, - рубашка у него сзади помялась, весь день под пиджаком носил, и всё равно посерела, завтра конечно новую оденет....
Дверь закрылась.....
- До завтра, - рука уже слегка поднялась, чтобы помахать.... кому? Некому.
- Пфффф.... – немец рухнул на постель закуривая новую сигарету. Доложился, блин. Свободен.
А рубашку Кроуфорда надо завтра в машинку запихнуть.
И это Шульдиху тоже очень нравилось. Ухаживать за Бредом – прикольно! Построгать ему бутербродов на работу, постирать одежду. Шульдих не заметил, как за последние три года буквально подсел на все эти дела по хозяйству. И мнение дядюшки Зигмунда по этому вопросу давно его не волновало. Привыкнув с детства руководствоваться девизом: если тебе нравится – делай это, немец посрал с высокой колокольни на все «странно» «как так может быть» и т.д.
Когда Шульдиху было 15, его отправили работать в Японию. Не сложились у новенького сотрудника отношения с начальством, просто опыта не было – работать под чьим-либо началом. Мать всегда предоставляла ему полную свободу действий, начиная где-то лет с семи-восьми, а потом её в психушку забрали, белая горячка блин; пила много, из-за отца. Шульдих отца не любил, всегда защищал маму, если тот бил её. А мама всё терпела. Молча терпела, а он всё равно ушёл. Вот она и спилась. Шульдих не понимал, как так можно.... Но мама всегда ему твердила, что жена должна мужа уважать и любить не смотря ни на что, зато выбирать надо долго. Вот она выбирала до тридцати семи и что?... И ничего, но Шульдих-то любил маму, хоть и не понимал, но слушал внимательно. А потом, когда ему тринадцать было, её увезли. А его в приют отдали при благотворительной организации Розенкройц, а там уже такое началось....
Страна Восходящего Солнца считалась среди сотрудников местом ссыльным, туда отправляли работать всяких заноз в заднице руководства. Он тоже был занозой, его отправили на перевоспитание – под началом Бреда Кроуфорда. Бред был старше всего на каких-нибудь лет пять-семь, но вёл себя по взрослому, был исполнительный, зараза, и лизал пятки организации. Что такой подхалим делал в Японии, для Шульдиха было загадкой. А потом выяснилось: его тоже отправляли на «исправление», а он взял потом, и остался. Шульдих тоже остался. Ему понравилось с Бредом работать.
Была такая традиция у самураев на службе, когда они достигали совершеннолетия – обрезали волосы, чтобы не походить на девушек.
Сначала, когда немец приехал на место новой работы, всё не было времени в парикмахерскую сходить, работа, работа, изучение нового языка, совместная притирка в новой команде, так полтора года прошло, потом Шульдих ленился, а потом как-то раз глянул на себя в зеркало и понял, что на маму похож, когда она была молодая, то красивая была, он на фотографиях видел, и жалко стало волосы отрезать. Ему понравилось. Бреду, похоже тоже понравилось, Шульдих иногда замечал, как на его губах мелькала улыбка, когда американец на него смотрел.
Сейчас немцу было уже двадцать три. Когда-то же люди женятся.... Он раньше долго думал, вспоминал мамины слова, что надо обязательно обзаводится семьёй, растить детей. Только вот девушки Шульдиха не любили, говорили – несерьезный. Зато Бреду буквально на шею вешались, мужчину в нём видели..... Шульдих одно время жутко бесился по этому поводу. Даже одно время пытался устраивать состязания, типа «кто круче», трахал всё без разбору, вне зависимости от половой принадлежности. Бред сначала реально напрягся, а потом увидел, что на работе подчиненного это особо не сказывается, и бурчать стал, так, для проформы. Шульдиху показалось, что Кроуфорду даже нравится, что он ведёт себя, как шлюха и, забыв о своём изначальном намерении «обставить» американца, бросился ему «угождать».
Рыжие волосы. Традиционно это ассоциируется с чем-то дьявольским ,Шульдиху это было только на руку, он всячески старался «работать» на свой имидж. Вот и доработался однажды, когда понял, что другим его начальство видеть не хочет. Пару раз Кроуфорд явно непрозрачно на это намекнул.
Шульдих пожал плечами. Ему другого хотелось.
Как-то раз относил своё бельё в стирку, увидел рубашку Бреда, валявшуюся на стуле; американца тогда серьёзно на миссии поцарапали – нарвался в одиночку на Вайсс – еле домой дополз, рубашка так и осталась на стуле в гостиной висеть. Шульдих поднёс её к лицу и уткнулся носом в ткань – чуть уловимый запах пота вперемешку с одеколоном. Мужской запах, так рубашки отца пахли. Немец хмыкнул и закинул рубашку в стиралку вместе со своей одеждой. Потом принёс её Кроуфорду. Американец явно удивился, но постарался виду не подать. Не заругал, в общем. Это стало своеобразным сигналом для немца. Украдкой, по обоюдному, молчаливому согласию, он стал стирать рубашки, брюки Кроуфорда, почти всю одежду, кроме нижнего белья.
Это был странный фетиш, но Бред не возражал. Постепенно, со временем Шульдих взял на себя все заботы по дому, он убирался, мыл посуду, отвозил одежду в прачечную, покупал продукты, готовил еду. Больше всего он любил заботиться о Бреде, но старался делать это ненавязчиво, потому, что никто из членов команды толком не понимал, к чему может привести эта неожиданная странность немца. Сам Шульдих не понимал, но ему было хорошо, он любил наводить чистоту в их большом, двухэтажном коттедже, вооружившись метёлкой для уборки пыли, напевая под нос песенки, как это любила делать его мать. Она улыбалась ему из отражений в зеркалах, поправляла стянутые банданой волосы. Немец нашёл свою нишу в их команде, может быть даже в этой чокнутой жизни. И нафиг ему не нужны были эти ночные шатания, беспорядочный секс и пьянки. К двадцати годам немец нагулялся на всю жизнь.
Наверное, Бред этого не понимал. Ну, действительно, странно, чего говорить.... Наёмный убийца, помешанный на сексе, не страдающей особой уравновешенностью – и вдруг, такое поведение. Наверное, Бред думал, что он рехнулся. Впрочем, никаких особых протестов с его стороны не поступало. А потом началось ЭТО.
Игра.
Однажды вечером, сидя в своей комнате (к тому времени, он уже несколько месяцев не уходил из дома ночью, если только не миссии) Шульдих услышал, что у его двери кто-то остановился. Такого вообще-то ни разу не случалось за всю историю, пока существовала их команда. Комната каждого была его личной территорией, и беспокоить человека, пока он там находился, по негласным законам было запрещено – что-то вроде правила: «я в домике».
Шульдих никогда не мог читать мысли Бреда – слишком сильные ментальные щиты. Но он как эмпат, мог чувствовать его ауру. Так вот, ощущения не врали, Бреду что-то понадобилось от немца. Шульдих напряжённо замер, вперив взгляд в дверь. С той стороны рука американца уже явно коснулась дверной ручки, но остановилась, не повернув её. Затем послышались удаляющиеся шаги и захлопнулась дверь напротив его комнаты. Бред ушёл. Шульдих ссутулился, закуривая.
На следующий вечер всё повторилось. Шульдих тихо, боясь дышать встал с кровати и неслышно касаясь босыми ступнями мягкого ковра, подошёл к двери, прислушиваясь, пытаясь почувствовать... Кроуфорд. Точно он. Но почему американец стоял, не решаясь зайти....
«Эй, Бред....» - тихо позвал немец; послышались быстрые удаляющиеся шаги, Шульдих открыл дверь – в коридоре никого.
На утро они не затронули тему произошедшего, а вечером всё снова повторилось. В этот раз Шульдих уже ждал у двери, ждал, когда Бред должен был взяться за ручку, почувствовал этот момент и резко открыл дверь. Не успел. Пустой коридор. Но теперь будет следующий вечер, а за ним ещё, и ещё...
Игра эмпата с пророком. Бред предвидел будущее и знал, когда Шульдих откроет дверь, поэтому успевал быстро ретироваться, сделав всего пару шагов до своей комнаты. А у Шульдиха было предчувствие наиболее приятного момента, чтобы сцапать американца, но он вечно не успевал. И у него не было доказательств, что всё это действительно происходит, чтобы спросить Бреда, зачем американец это делает. Никаких доказательств, кроме нагретой с входной стороны, дверной ручки. Увлекательная игра. Шульдих знал, что рано или поздно выиграет.
Так было и на этот раз. Только сегодня рыжий вопреки обычным правилам вытянул начальство из комнаты, только вот разговор не заклеился, ну, да ладно. Через неделю, через месяц, через год, или уже завтра, он получит Кроуфорда. Банальный вопрос: а что дальше? – немца мало волновал. Ему нравился сам процесс охоты. Охоты за счастьем.
Или, может быть, где-то в подсознании у Шульдиха уже прочно обосновалась картинка счастливой идиллии: семейный ужин после трудового дня, просмотр тупых вечерних шоу, секс с десяти до двенадцати и крепкий сон на плече у настоящего мужчины. Может, прошло бы ещё немного времени и немец стал мечтать родить Кроуфорду ребёнка.... Мама бы за них порадовалась, она так хотела этого семейного счастья....
Впрочем, вполне вероятно, что ни о чём таком Шульдих не думал, сидя за небольшим журнальным столиком, тупо уставясь на его поверхность.
Маленькая букашка агонизировала на спинке, трепыхая лапками, шевеля крылышками, не в состоянии перевернуться. Шульдих некоторое время с интересом наблюдал за её попытками, затем взял незажжённую сигарету и перевернул несчастное насекомое, чтобы оно смогло уползти. Перевернувшись, букашка прикинулась мёртвой, затем очухалась и быстро-быстро поползла вперёд, в итоге упав со стола и оказавшись на полу барахтаясь на спине, вновь стала пытаться встать на лапки. Немец вздохнул, раздавил её ботинком и закурил сигарету.
Следующим вечером Бреда надолго задержался в офисе одной из дочерних корпораций Такатори. Он вернулся только в четвёртом часу, быстро, устало, прошёл к себе в комнату; заперся. Шульдих вздрогнул и сжался у своей двери, нахмурился, постоял ещё пару минут и улёгся в постель.
Потом всё пошло как-то не так: американец всё ещё разрешал стирать свою одежду, вежливо кивал, забирая из рук немца коробку с сандвичами, когда подолгу отсутствовал, расспрашивал, как там остальная команда, но больше не задерживался у его двери, сжимая руку Шульдиха через холодный металл.
А потом Шульдих узнал, что его начальство замутило с этим белобрысым плейбоем из Вайсс.
- Кроуфорд всё-таки гей, надо же.... – Наги сидел на мосту через проезжую часть, держась за перила парапета, болтая ногами над проезжавшими внизу машинами, дожёвывал рожок от мороженного, все губы измазал в ванили.
- Да.... – непрекращающееся, быстрое движение машин приковывало взгляд Шульдиха, не желая отпускать.
- Эй, Шу, ты чего?
- Чего-чего! Чевочка с молочком! – немец рассмеялся, взъерошив волосы подростка – Запалят Кроуфорда, как пить дать, за связь с врагом-то!
- Да уж.... – глаза Наоэ, казалось, пытались понять, из чего же, из чего же, сделан асфальт, – Кому ты тогда будешь ужин готовить и рубашки стирать?...
Шульдих хмыкнул.
- Тебе, да Фарфу, не переживай! Как-нибудь проживём!
Несколько секунд Наги тщательно облизывал губы, последние мгновенья наслаждаясь вкусом ванили, потом вытер рот тыльной стороной ладони.
- Зря ты тогда к нему в комнату не пошёл.... Он ждал, я думаю...
- Хех... Чего сам не пришёл? Он каждую ночь ждал!
- То есть?
- Да, целый месяц под дверью стоял, так и не вошёл, струсил!
- Шу, ты чего, он один раз приходил, я же следил, месяц назад – постоял под дверью, дёрнул за ручку и ушёл. Он ж тебе намекал, типа!
- Один раз?
- Угу.... Почему ты не мог с ним, ну.... как со всеми?.... Он хотел этого.
- Хм.... – немец щурился от закатных лучей, отбрасываемых задними стёклами машин, раздавленное тело его матери мелькало то и дело в щелях между проезжавшими автомобилями – А чего это ты за нами шпионил, а?
Рыжий впервые увидел, как Наоэ усмехается:
- Так вы ж типа, это... жалко, что не получилось..... – синеглазый ребёнок детей подземелья. Его биография была чем-то похожа на биографию Шульдиха. А был шанс повернуть по-другому.
- Да, ладно тебе, будет у нас с тобой ещё много чего настоящего в жизни! Вставай, шнурок! – немец за шкирку поднял подростка, и они пошли по мосту, вместе с остальным городом, утопая в мареве такого странного для весны жаркого солнца.
Название: Блокадное время.
Фандом: WK
Пейринг: К/Ш
Рейтинг: G
Как время ни целебно, но культя,
не видя средств отличия от цели,
саднит. И тем сильней - от панацеи.
Иосиф Бродский.
не видя средств отличия от цели,
саднит. И тем сильней - от панацеи.
Иосиф Бродский.
Шульдих усмехнулся и резко дёрнул на себя дверь - сейчас! Немилосердное кряхтение дверной ручки, и с чуть слышным стуком дверь распахнулась, с резкой быстротой глазам немца предстал всё тот же пейзаж – длинный пустой коридор, комната слева в которой никто не жил и ещё две двери у противоположной стены, та, что находилось как раз напротив его комнаты закрыта. Как всегда мёртвый полутёмный коридор. Тёмно-бежевая драпировка стен напоминала больничную палату. И тишина. Лаааадно. Шульдих обнял пальцами чуть шероховатое покрытие, лёгкое покрытие ручки, цвета светлого металла. Обнял с той стороны, которая выходила в коридор. Сама ручка тоже была из какого-то супер-лёгкого сплава, чёрт его знает, чего сейчас только не изобретают. Металл был тёплым от чьего-то недавнего прикосновения. Дооолгого прикосновения. И Шульдих даже знал - чьего именно. Немец усмехнулся и кинул взгляд на дверь напротив, но, конечно же, не двинулся с места. Его территория кончалась вот этим вот чуть заметно выступавшим порогом комнаты, и немец очень хорошо знал свои границы, так же как и границы игры, переходить которые было нельзя.
Хотя, конечно, если бы правила устанавливал он..... ну, не будем о грустном. Главное, в конце концов, ни как, а против кого. Шульдих хмыкнул, оставаясь на пороге комнаты, потянулся за сигаретами. Запрещённый приём, конечно, но надоедает же однообразие, честное слово. Прозрачный сероватый дым поплыл по коридору, постепенно растворяясь, смешиваясь с воздухом, ещё затяжка – да, вот, так, и запах сигареты легко преодолеет то расстояние, которое не подвластно преодолеть немцу. Дым, как самый надёжный союзник, по-кошачьи забирается в щель между полом и закрытой дверью напротив. Шульдих усмехается, делает ещё одну затяжку, прислушиваясь к приближающимся, приглушённым ковром, шагам за дверью. И ещё одна затяжка. Вот.
Дверь открывается.
У немца всё внутри трясется, то ли от сдерживаемого смеха, то ли от нетерпения, волнения даже. Может быть, это и есть тот самый пресловутый душевный трепет. Бред говорит, что видения порой накатывают за секунду до того, как событие должно произойти.
Было ли это видением то, что выхватили из темноты коридора его глаза... Неа, вряд ли, просто как зазубренная программа – фигура Кроуфорда в дверном проёме: хмурое лицо, глаза, не спрятанные за прозрачными очками, смотрят в упор, рубашка, выправленная из брюк, расстёгнута на две верхние пуговицы, галстука нет. Бред устал. Как и все люди после работы.
На смех времени уже не осталось, воздух покинул лёгкие вместе с сигаретным дымом. Бред появился на пороге своей комнаты.
- Шульдих.... мне кажется, мы договаривались: в этом доме ты куришь только у себя в комнате.
- Да... О! Прости! – немец притворно-быстро спохватывается и тушит сигарету о дверной косяк – Как сегодня на работе? Чего Такатори, не вызывает нас?
- Пока вы не нужны, - мужчина кидает короткий взгляд на окурок, нагло валяющийся за пределами порога комнаты немца, - Может быть на следующей неделе.... – хмурится, массирует лоб; видение чтоль накатило? или просто голова болит, у него вечно не разберёшь.
- А... ясно, а мы вот опять целый день без тебя куковали, Наги школу забил.... хотя, я тебе этого не говорил!
- Хм.... а Фарфарелло что?
- Весь день сидел в подвале, март, как никак, обострение за обострением....
- Надо будет завтра доложить в штаб.... Ладно, Шульдих, спокойной ночи, - рубашка у него сзади помялась, весь день под пиджаком носил, и всё равно посерела, завтра конечно новую оденет....
Дверь закрылась.....
- До завтра, - рука уже слегка поднялась, чтобы помахать.... кому? Некому.
- Пфффф.... – немец рухнул на постель закуривая новую сигарету. Доложился, блин. Свободен.
А рубашку Кроуфорда надо завтра в машинку запихнуть.
И это Шульдиху тоже очень нравилось. Ухаживать за Бредом – прикольно! Построгать ему бутербродов на работу, постирать одежду. Шульдих не заметил, как за последние три года буквально подсел на все эти дела по хозяйству. И мнение дядюшки Зигмунда по этому вопросу давно его не волновало. Привыкнув с детства руководствоваться девизом: если тебе нравится – делай это, немец посрал с высокой колокольни на все «странно» «как так может быть» и т.д.
Когда Шульдиху было 15, его отправили работать в Японию. Не сложились у новенького сотрудника отношения с начальством, просто опыта не было – работать под чьим-либо началом. Мать всегда предоставляла ему полную свободу действий, начиная где-то лет с семи-восьми, а потом её в психушку забрали, белая горячка блин; пила много, из-за отца. Шульдих отца не любил, всегда защищал маму, если тот бил её. А мама всё терпела. Молча терпела, а он всё равно ушёл. Вот она и спилась. Шульдих не понимал, как так можно.... Но мама всегда ему твердила, что жена должна мужа уважать и любить не смотря ни на что, зато выбирать надо долго. Вот она выбирала до тридцати семи и что?... И ничего, но Шульдих-то любил маму, хоть и не понимал, но слушал внимательно. А потом, когда ему тринадцать было, её увезли. А его в приют отдали при благотворительной организации Розенкройц, а там уже такое началось....
Страна Восходящего Солнца считалась среди сотрудников местом ссыльным, туда отправляли работать всяких заноз в заднице руководства. Он тоже был занозой, его отправили на перевоспитание – под началом Бреда Кроуфорда. Бред был старше всего на каких-нибудь лет пять-семь, но вёл себя по взрослому, был исполнительный, зараза, и лизал пятки организации. Что такой подхалим делал в Японии, для Шульдиха было загадкой. А потом выяснилось: его тоже отправляли на «исправление», а он взял потом, и остался. Шульдих тоже остался. Ему понравилось с Бредом работать.
Была такая традиция у самураев на службе, когда они достигали совершеннолетия – обрезали волосы, чтобы не походить на девушек.
Сначала, когда немец приехал на место новой работы, всё не было времени в парикмахерскую сходить, работа, работа, изучение нового языка, совместная притирка в новой команде, так полтора года прошло, потом Шульдих ленился, а потом как-то раз глянул на себя в зеркало и понял, что на маму похож, когда она была молодая, то красивая была, он на фотографиях видел, и жалко стало волосы отрезать. Ему понравилось. Бреду, похоже тоже понравилось, Шульдих иногда замечал, как на его губах мелькала улыбка, когда американец на него смотрел.
Сейчас немцу было уже двадцать три. Когда-то же люди женятся.... Он раньше долго думал, вспоминал мамины слова, что надо обязательно обзаводится семьёй, растить детей. Только вот девушки Шульдиха не любили, говорили – несерьезный. Зато Бреду буквально на шею вешались, мужчину в нём видели..... Шульдих одно время жутко бесился по этому поводу. Даже одно время пытался устраивать состязания, типа «кто круче», трахал всё без разбору, вне зависимости от половой принадлежности. Бред сначала реально напрягся, а потом увидел, что на работе подчиненного это особо не сказывается, и бурчать стал, так, для проформы. Шульдиху показалось, что Кроуфорду даже нравится, что он ведёт себя, как шлюха и, забыв о своём изначальном намерении «обставить» американца, бросился ему «угождать».
Рыжие волосы. Традиционно это ассоциируется с чем-то дьявольским ,Шульдиху это было только на руку, он всячески старался «работать» на свой имидж. Вот и доработался однажды, когда понял, что другим его начальство видеть не хочет. Пару раз Кроуфорд явно непрозрачно на это намекнул.
Шульдих пожал плечами. Ему другого хотелось.
Как-то раз относил своё бельё в стирку, увидел рубашку Бреда, валявшуюся на стуле; американца тогда серьёзно на миссии поцарапали – нарвался в одиночку на Вайсс – еле домой дополз, рубашка так и осталась на стуле в гостиной висеть. Шульдих поднёс её к лицу и уткнулся носом в ткань – чуть уловимый запах пота вперемешку с одеколоном. Мужской запах, так рубашки отца пахли. Немец хмыкнул и закинул рубашку в стиралку вместе со своей одеждой. Потом принёс её Кроуфорду. Американец явно удивился, но постарался виду не подать. Не заругал, в общем. Это стало своеобразным сигналом для немца. Украдкой, по обоюдному, молчаливому согласию, он стал стирать рубашки, брюки Кроуфорда, почти всю одежду, кроме нижнего белья.
Это был странный фетиш, но Бред не возражал. Постепенно, со временем Шульдих взял на себя все заботы по дому, он убирался, мыл посуду, отвозил одежду в прачечную, покупал продукты, готовил еду. Больше всего он любил заботиться о Бреде, но старался делать это ненавязчиво, потому, что никто из членов команды толком не понимал, к чему может привести эта неожиданная странность немца. Сам Шульдих не понимал, но ему было хорошо, он любил наводить чистоту в их большом, двухэтажном коттедже, вооружившись метёлкой для уборки пыли, напевая под нос песенки, как это любила делать его мать. Она улыбалась ему из отражений в зеркалах, поправляла стянутые банданой волосы. Немец нашёл свою нишу в их команде, может быть даже в этой чокнутой жизни. И нафиг ему не нужны были эти ночные шатания, беспорядочный секс и пьянки. К двадцати годам немец нагулялся на всю жизнь.
Наверное, Бред этого не понимал. Ну, действительно, странно, чего говорить.... Наёмный убийца, помешанный на сексе, не страдающей особой уравновешенностью – и вдруг, такое поведение. Наверное, Бред думал, что он рехнулся. Впрочем, никаких особых протестов с его стороны не поступало. А потом началось ЭТО.
Игра.
Однажды вечером, сидя в своей комнате (к тому времени, он уже несколько месяцев не уходил из дома ночью, если только не миссии) Шульдих услышал, что у его двери кто-то остановился. Такого вообще-то ни разу не случалось за всю историю, пока существовала их команда. Комната каждого была его личной территорией, и беспокоить человека, пока он там находился, по негласным законам было запрещено – что-то вроде правила: «я в домике».
Шульдих никогда не мог читать мысли Бреда – слишком сильные ментальные щиты. Но он как эмпат, мог чувствовать его ауру. Так вот, ощущения не врали, Бреду что-то понадобилось от немца. Шульдих напряжённо замер, вперив взгляд в дверь. С той стороны рука американца уже явно коснулась дверной ручки, но остановилась, не повернув её. Затем послышались удаляющиеся шаги и захлопнулась дверь напротив его комнаты. Бред ушёл. Шульдих ссутулился, закуривая.
На следующий вечер всё повторилось. Шульдих тихо, боясь дышать встал с кровати и неслышно касаясь босыми ступнями мягкого ковра, подошёл к двери, прислушиваясь, пытаясь почувствовать... Кроуфорд. Точно он. Но почему американец стоял, не решаясь зайти....
«Эй, Бред....» - тихо позвал немец; послышались быстрые удаляющиеся шаги, Шульдих открыл дверь – в коридоре никого.
На утро они не затронули тему произошедшего, а вечером всё снова повторилось. В этот раз Шульдих уже ждал у двери, ждал, когда Бред должен был взяться за ручку, почувствовал этот момент и резко открыл дверь. Не успел. Пустой коридор. Но теперь будет следующий вечер, а за ним ещё, и ещё...
Игра эмпата с пророком. Бред предвидел будущее и знал, когда Шульдих откроет дверь, поэтому успевал быстро ретироваться, сделав всего пару шагов до своей комнаты. А у Шульдиха было предчувствие наиболее приятного момента, чтобы сцапать американца, но он вечно не успевал. И у него не было доказательств, что всё это действительно происходит, чтобы спросить Бреда, зачем американец это делает. Никаких доказательств, кроме нагретой с входной стороны, дверной ручки. Увлекательная игра. Шульдих знал, что рано или поздно выиграет.
Так было и на этот раз. Только сегодня рыжий вопреки обычным правилам вытянул начальство из комнаты, только вот разговор не заклеился, ну, да ладно. Через неделю, через месяц, через год, или уже завтра, он получит Кроуфорда. Банальный вопрос: а что дальше? – немца мало волновал. Ему нравился сам процесс охоты. Охоты за счастьем.
Или, может быть, где-то в подсознании у Шульдиха уже прочно обосновалась картинка счастливой идиллии: семейный ужин после трудового дня, просмотр тупых вечерних шоу, секс с десяти до двенадцати и крепкий сон на плече у настоящего мужчины. Может, прошло бы ещё немного времени и немец стал мечтать родить Кроуфорду ребёнка.... Мама бы за них порадовалась, она так хотела этого семейного счастья....
Впрочем, вполне вероятно, что ни о чём таком Шульдих не думал, сидя за небольшим журнальным столиком, тупо уставясь на его поверхность.
Маленькая букашка агонизировала на спинке, трепыхая лапками, шевеля крылышками, не в состоянии перевернуться. Шульдих некоторое время с интересом наблюдал за её попытками, затем взял незажжённую сигарету и перевернул несчастное насекомое, чтобы оно смогло уползти. Перевернувшись, букашка прикинулась мёртвой, затем очухалась и быстро-быстро поползла вперёд, в итоге упав со стола и оказавшись на полу барахтаясь на спине, вновь стала пытаться встать на лапки. Немец вздохнул, раздавил её ботинком и закурил сигарету.
Следующим вечером Бреда надолго задержался в офисе одной из дочерних корпораций Такатори. Он вернулся только в четвёртом часу, быстро, устало, прошёл к себе в комнату; заперся. Шульдих вздрогнул и сжался у своей двери, нахмурился, постоял ещё пару минут и улёгся в постель.
Потом всё пошло как-то не так: американец всё ещё разрешал стирать свою одежду, вежливо кивал, забирая из рук немца коробку с сандвичами, когда подолгу отсутствовал, расспрашивал, как там остальная команда, но больше не задерживался у его двери, сжимая руку Шульдиха через холодный металл.
А потом Шульдих узнал, что его начальство замутило с этим белобрысым плейбоем из Вайсс.
- Кроуфорд всё-таки гей, надо же.... – Наги сидел на мосту через проезжую часть, держась за перила парапета, болтая ногами над проезжавшими внизу машинами, дожёвывал рожок от мороженного, все губы измазал в ванили.
- Да.... – непрекращающееся, быстрое движение машин приковывало взгляд Шульдиха, не желая отпускать.
- Эй, Шу, ты чего?
- Чего-чего! Чевочка с молочком! – немец рассмеялся, взъерошив волосы подростка – Запалят Кроуфорда, как пить дать, за связь с врагом-то!
- Да уж.... – глаза Наоэ, казалось, пытались понять, из чего же, из чего же, сделан асфальт, – Кому ты тогда будешь ужин готовить и рубашки стирать?...
Шульдих хмыкнул.
- Тебе, да Фарфу, не переживай! Как-нибудь проживём!
Несколько секунд Наги тщательно облизывал губы, последние мгновенья наслаждаясь вкусом ванили, потом вытер рот тыльной стороной ладони.
- Зря ты тогда к нему в комнату не пошёл.... Он ждал, я думаю...
- Хех... Чего сам не пришёл? Он каждую ночь ждал!
- То есть?
- Да, целый месяц под дверью стоял, так и не вошёл, струсил!
- Шу, ты чего, он один раз приходил, я же следил, месяц назад – постоял под дверью, дёрнул за ручку и ушёл. Он ж тебе намекал, типа!
- Один раз?
- Угу.... Почему ты не мог с ним, ну.... как со всеми?.... Он хотел этого.
- Хм.... – немец щурился от закатных лучей, отбрасываемых задними стёклами машин, раздавленное тело его матери мелькало то и дело в щелях между проезжавшими автомобилями – А чего это ты за нами шпионил, а?
Рыжий впервые увидел, как Наоэ усмехается:
- Так вы ж типа, это... жалко, что не получилось..... – синеглазый ребёнок детей подземелья. Его биография была чем-то похожа на биографию Шульдиха. А был шанс повернуть по-другому.
- Да, ладно тебе, будет у нас с тобой ещё много чего настоящего в жизни! Вставай, шнурок! – немец за шкирку поднял подростка, и они пошли по мосту, вместе с остальным городом, утопая в мареве такого странного для весны жаркого солнца.
@темы: Weiss Kreuz, 2005, Аниме
